5. Уральский каторжник
Музыка Валентина Дубовского,
стихи Сергея Есенина

Хлопуша
Сумасшедшая, бешеная кровавая муть!
Что ты? Смерть? Иль исцеленье калекам?
Проведите, проведите меня к нему,
Я хочу видеть этого человека.

Я три дня и три ночи искал ваш умёт,
тучи с севера сыпались каменной грудой.
Слава ему! Пусть он даже не Пётр,
чернь его любит за буйство и удаль.

Я три дня и три ночи блуждал по тропам,
в солонце рыл глазами удачу,
ветер волосы мои, как солому, трепал
и цепами дождя обмолачивал.

Но озлобленное сердце никогда не заблудится,
эту голову с шеи сшибить нелегко.
оренбургская заря красношерстной верблюдицей
рассветное роняла мне в рот молоко.

И холодное корявое вымя сквозь тьму
прижимал я, как хлеб, к истощённым векам.
Проведите, проведите меня к нему,
я хочу видеть этого человека.

Зарубин
Кто ты? Кто? Мы не знаем тебя!
Что тебе нужно в нашем лагере,
отчего глаза твои,
как два цепных кобеля,
беспокойно ворочаются в солёной влаге?

Что пришёл ты ему сообщить?
Злое ль, доброе ль светится из пасти вспурга?
Прорубились ли в Азию бунтовщики?
Иль, как зайцы, бегут от Оренбурга?

Хлопуша
Где он? Где? Неужель его нет?
Тяжелее, чем камни, я нёс мою душу.
Ах, давно, знать, забыли в этой стране
про отчаянного негодяя и жулика Хлопушу.

Смейся, человек!
В ваш хмурый стан
посылаются замечательные разведчики.
Был я каторжник и арестант,
был убийца и фальшивомонетчик.

Но всегда ведь, всегда ведь, рано ли, поздно ли,
расставляет расплата капканы терний.
Заковали в колодки и вырвали ноздри
сыну крестьянина Тверской губернии.

Десять лет –
понимаешь ли ты, десять лет? –
то острожничал я, то бродяжил.
Это тёплое мясо носил скелет
на общипку, как пух лебяжий.

Чёрта ль с того, что хотелось мне жить?
Что жестокостью сердце устало хмуриться?
Ах, дорогой мой,
для помещика мужик –
всё равно что овца, что курица.

Ежедневно молясь на зари жёлтый гроб,
кандалы я сосал голубыми руками...
Вдруг... три ночи назад... губернатор Рейнсдорп,
как сорвавшийся лист,
взлетел ко мне в камеру...

«Слушай, каторжник!
(Так он сказал.)
Лишь тебе одному поверю я.
Там в ковыльных просторах ревёт гроза,
от которой дрожит вся империя,

там какой-то пройдоха, мошенник и вор
вздумал вздыбить Россию ордой грабителей,
и дворянские головы сечёт топор –
как берёзовые купола
в лесной обители.

Ты, конечно, сумеешь всадить в него нож?
(Так он сказал, так он сказал мне.)
Вот за эту услугу ты свободу найдёшь
и в карманах зазвякает серебро, а не камни».

Уж три ночи, три ночи, пробираясь сквозь тьму,
я ищу его лагерь, и спросить мне некого.
Проведите ж, проведите меня к нему,
Я хочу видеть этого человека!

Зарубин
Странный гость.

Подуров
Подозрительный гость.

Зарубин
Как мы можем тебе довериться?

Подуров
Их немало, немало, за червонцев горсть
готовых пронзить его сердце.

Хлопуша
Ха-ха-ха!
Это очень неглупо,
вы надёжный и крепкий щит.
Только весь я до самого пупа –
местью вскормленный бунтовщик.

Каплет гноем смола прогорклая
из разодранных рёбер изб.
Завтра ж ночью я выбегу волком
человеческое мясо грызть.

Всё равно ведь, всё равно ведь, всё равно ведь
не сожрёшь – так сожрут тебя ж.
Нужно вечно держать наготове
эти руки для драки и краж.

Верьте мне!
Я пришел к вам как друг.
Сердце радо в пурге расколоться,
оттого, что без Хлопуши
вам не взять Оренбург
даже с сотней лихих полководцев.

Зарубин
Так открой нам, открой, открой
тот план, что в тебе хоронится.

Подуров
Мы сейчас же, сейчас же пошлём тебя в бой
командиром над нашей конницей.

Хлопуша
Нет!
Хлопуша не станет биться.
У Хлопуши другая мысль.
Он хотел бы, чтоб гневные лица
вместе с злобой умом налились.

Вы бесстрашны, как хищные звери,
грозен лязг ваших битв и побед,
но ведь всё ж у вас нет артиллерии?
Но ведь всё ж у вас пороху нет?

Ах, в башке моей, словно в бочке,
мозг, как спирт, хлебной едкостью лют.
Знаю я, за Сакмарой рабочие
для помещиков пушки льют.

Там найдётся и порох, и ядра,
и наводчиков зоркая рать,
Только надо сейчас же, не откладывая,
всех крестьян в том краю взбунтовать.

Стыдно медлить здесь, стыдно медлить,
гнев рабов – не кобылий фырк...
Так давайте ж по липовой меди
трахнем вместе к границам Уфы.