У самого моря IV
Музыка Валентина Дубовского,
Слова Анны Ахматовой

Солнце лежало на дне колодца,
грелись на камнях сколопендры,
и убегало перекати­поле,
словно паяц горбатый кривляясь,
а высоко взлетевшее небо
как Богородицын плащ синело, –
прежде оно таким не бывало.
Лёгкие яхты с полдня гонялись,
белых бездельниц столпилось много
у Константиновской батареи, –
видно им ветер нынче удобный.
Тихо пошла я вдоль бухты к мысу,
к чёрным, разломанным, острым скалам,
пеной покрытым в часы прибоя,
и повторяла новую песню.
Знала я: с кем бы царевич ни был,
слышит он голос мой, смутившись, –
и оттого мне каждое слово
как Божий подарок было мило.
Первая яхта не шла – летела,
и догоняла её вторая,
а остальные едва виднелись.

Как я легла у воды – не помню,
как задремала тогда – не знаю,
только очнулась и вижу: парус
близко полощется. Передо мною,
по пояс стоя в воде прозрачной,
шарит руками старик огромный
в щелях глубоких скал прибрежных,
голосом хриплым зовёт на помощь.
Громко я стала читать молитву,
как меня маленькую учили,
чтобы мне страшное не приснилось,
чтоб в нашем доме бед не бывало.
Только я молвила: «Ты Хранитель!»
Вижу – в руках старика белеет
что­то, и сердце моё застыло…
Вынес моряк того, кто правил
самой весёлой, крылатой яхтой,
и положил на чёрные камни.

Долго я верить себе не смела,
пальцы кусала, чтобы очнуться:
смуглый и ласковый мой царевич
тихо лежал и глядел на небо.
Эти глаза зеленее моря
и кипарисов наших темнее, –
видела я, как они погасли…
Лучше бы мне родиться слепою,
он застонал и невнятно крикнул:
«Ласточка, ласточка, как мне больно!»
Верно я птицей ему показалась.
В сумерки я домой вернулась.
В комнате тёмной было тихо,
и над лампадкой стоял высокий,
узкий малиновый огонёчек.
«Не приходил за тобой царевич, –
Лена сказала, шаги услышав:
я прождала его до вечерни
и посылала детей на пристань».
«Он никогда не придёт за мною,
он никогда не вернётся, Лена.
Умер сегодня мой царевич».
Долго и часто сестра крестилась;
вся повернувшись к стене, молчала.
Я догадалась, что Лена плачет.

Слышала я – над царевичем пели:
«Христос воскресе из мертвых», –
и несказанным светом сияла
круглая церковь.