Hiawatha's Departure Music by Valentin Dubovskoy Lyrics by Henry Longfellow By the shore of Gitche Gumee, by the shining Big-Sea-Water, at the doorway of his wigwam, in the pleasant Summer morning, Hiawatha stood and waited. It was neither goose nor diver, o'er the water floating, flying, but a birch canoe with paddles, rising, sinking on the water; and within it came a people from the distant land of Wabun, from the farthest realms of morning came the Black-Robe chief, the Prophet, he the Priest of Prayer, the Pale-face, with his guides and his companions. Then the joyous Hiawatha cried aloud and spake in this wise: «Beautiful is the sun, O strangers, when you come so far to see us! All our town in peace awaits you, for the heart's right hand we give you.» And the Black-Robe chief made answer, speaking words yet unfamiliar: «Peace be with you, Hiawatha, peace be with you and your people, peace of prayer, and peace of pardon, peace of Christ, and joy of Mary!» Then the Black-Robe chief, the Prophet, told his message to the people, told the purport of his mission, told them of the Virgin Mary, and her blessed Son, the Saviour. And the chiefs made answer, saying: «We have listened to your message, we have heard your words of wisdom, we will think on what you tell us. It is well for us, O brothers, that you come so far to see us!» From his place rose Hiawatha, bade farewell to old Nokomis, spake in whispers, spake in this wise, did not wake the guests, that slumbered. «I am going, O Nokomis, to the portals of the Sunset. But these guests I leave behind me, in your watch and ward I leave them; see that never fear molests them, never danger nor suspicion, never want of food or shelter, in the lodge of Hiawatha!» On the shore stood Hiawatha, turned and waved his hand at parting; launched his birch canoe for sailing, from the pebbles of the margin shoved it forth into the water; whispered to it, «Westward! westward!» And with speed it darted forward. And the people from the margin watched him floating, rising, sinking. And they said, «Farewell forever!» Said, «Farewell, O Hiawatha!» And the forests, dark and lonely, moved through all their depths of darkness, sighed, «Farewell, O Hiawatha! Farewell, O Hiawatha!» And the waves upon the margin rising, rippling on the peb-bles, sobbed, «Farewell, O Hiawatha! Farewell, O Hiawatha!» And the heron, the Shuh-shuh-gah, from her haunts among the fen-lands, screamed, «Farewell, O Hiawatha! Farewell, O Hiawatha!» Thus departed Hiawatha, in the glory of the sunset, in the purple mists of evening, to the regions of the home-wind, of the Northwest-Wind, Keewaydin, to the Kingdom of Ponemah, to the Land of the Here-after!

Уход Гайаваты Музыка Валентина Дубовского Слова Генри Лонгфелло, перевод Ивана Бунина На прибрежье Гитчи-Гюми, светлых вод Большого Моря, тихим, ясным летним утром Гайавата в ожиданье у дверей стоял вигвама. Нет, не гусь, не цапля это по воде плывёт, мелькает: то берёзовая лодка в брызгах искрится на солнце, и плывут в той лодке люди   из далёких стран Востока; то наставник бледнолицых, их пророк в одежде чёрной, по воде с проводниками и с друзьями путь свой держит. И когда наставник вышел, так промолвил Гайавата: «Светел день, о чужеземцы, день, в который вы пришли к нам! Всё селенье наше ждёт вас, все вигвамы вам открыты.» И наставник бледнолицых отвечал ему приветом: «Мир тебе, о Гайавата! Мир твоей стране родимой, мир молитвы, мир прощенья, мир Христа и свет Марии!» И наставник бледнолицых рассказал тогда народу, что пришёл он им поведать о святой Марии-Деве, о её предвечном Сыне. И народ ему ответил: «Мы словам твоим внимали, мы должны о них подумать. Всех нас радует, о братья, что пришли вы навестить нас из далёких стран Востока!» С мягких шкур встал Гайавата и простился он с Нокомис, тихим шёпотом сказал ей, чтоб гостей не потревожить: «Ухожу я, о Нокомис, ухожу в страну Заката. Но гостей моих, Нокомис, на тебя я оставляю: сохраняй их и заботься, чтоб в вигваме Гайаваты им всегда готовы были и приют, и кров, и пища». На прибрежье Гайавата обернулся на прощанье, сдвинул лёгкую пирогу, от кремнистого прибрежья оттолкнул её на волны, – «На закат!» – сказал ей тихо и пустился в путь далёкий. И народ с прибрежья долго провожал его глазами. И сказал: «Прости навеки, ты прости, о Гайавата!» И лесов пустынных недра содрогнулись – и пронёсся вздох: «Прости, о Гайавата! Ты прости, о Гайавата!» И о берег волны с шу-мом разбивались и звучал их стон: «Прости, о Гайавата! Ты прости, о Гайавата!» И Шух-шух-га на болоте испустила крик тоскливый, крик: «Прости, о Гайавата! Ты прости, о Гайавата!» Так в пурпурной мгле вечерней, в славе гаснущего солнца, удалился Гайавата в край Кивайдина родимый. Отошёл в Страну Понима, к Островам Блаженных, – в царство бесконечной, вечной жизни!