Слуга царю, отец солдатам
Музыка Валентина Дубовского,
Слова Дмитрия КедринаГубернатор фон Валь из старинных остзейских дворян.
Не в диковинку это: от Минихов и до Биронов
было благоугодно народолюбимым царям
вверить «русских баранов» опеке немецких баронов.
Генерал не бурбон: он смеясь соблюдает посты,
обожает рояль, вечерами читает Бальзака,
но сегодня он скачет по улицам Вильны пустым,
на донском жеребце, во глава полусотни казаков.
«Сход еврейских рабочих, – ему донесли филера, –
порешил учинить демонстрацию первого мая».
«В Вильне будет спокойно!» – сказал генерал. И с утра
заметался по городу, тысячу мер принимая.
Всё поставлено на ноги! Он далеко не сопляк:
сотня городовых, искушённых в делах мордобоя,
двести дворников. Ах, как сияет медалями блях
в ослепительных фартуках полчище это рябое!
«В Вильне будет спокойно!». И вдруг под копыта коня,
в крючковатых руках седоватую голову спрятав,
полетел человек. И, казаков крестом осеня,
закричал вдохновенно: «Ура, государьимператор!»
Губернатора дёрнуло: он не боится «браво»,
но не слишком привык к демонстрациям этого рода.
«Адъютант Дивильковский! Скорей догоните его
и узнайтека, кто он такой: патриот из народа?»
Адъютант возвратился и на генеральское: «Ну?»
Адъютант кашлянул, адъютант усмехнулся смущённо
и негромко ответил, почтительнейше козырнув:
«Сумасшедший. Сбежал из лечебницы умалишённых».
Начинает темнеть. Губернатор окончил парад.
«В Вильне будет спокойно!». Он вынул часы из кармана:
ровно восемь часов. Генерал отбывает в театр
с облегчённой душой безмятежно смотреть Зудермана.
И тогда на Немецкую улицу вышла толпа.
Молодой паренёк изза пазухи флаг вынимает.
Флаг плывет над толпою. Ночной ветерок затрепал
на полотнище надпись: «Да здравствует Первое мая!»
Ктото поднял обёрнутые кумачом фонари,
неокрепшим баском «Варшавянку» запел знаменосец…
«Бей!» Накинулись дворники, пристав метнулся: «Бери!»
Сколько свёрнутых скул и расшибленных в кровь переносиц!
Через десять минут не осталось следа от толпы.
Предержащие власти вполне одержали победу.
…Только «пленных» в тюрьму волокут с упоеньем тупым:
молодого еврея, торговку, замшелого деда.
Демонстрант, оглушённый дубинкой, в крови, чуть живой,
как под корень подпиленный дуб, начинает клониться,
да ещё знаменосца с разрубленною головой
двое дюжих жандармов везут на пролётке в больницу.
А в театре антракт. Губернатор допил лимонад,
перекинулся взглядом с хорошенькой смуглой плутовкой,
но нежданно над креслами и над балконами, над
головами партера – с галёрки слетают листовки.
Вот одна из листовок, как голубь, крылом заиграв,
шелестящая, белая, маленькая и прямая –
прямо в ложу летит. И расправил её генерал,
и прочёл заголовок: «Да здравствует Первое мая!»
Пьеса дальше идёт, только публике не до неё,
на галёрке забавней дают представление даром:
в зале головы подняты. Зрители смотрят в раёк,
где снуют молчаливые тени шпиков и жандармов.