Заблудившийся трамвай
Музыка Валентина Дубовского,
слова Николая Гумилёва

Шёл я по улице незнакомой
и вдруг услышал вороний грай,
и звоны лютни, и дальние громы,
передо мною летел трамвай.

Как я вскочил на его подножку,
было загадкою для меня,
в воздухе огненную дорожку
он оставлял и при свете дня.

Мчался он бурей тёмной, крылатой,
он заблудился в бездне времён…
Остановите, вагоновожатый,
остановите сейчас вагон.

Поздно. Уж мы обогнули стену,
мы проскочили сквозь рощу пальм,
через Неву, через Нил и Сену
мы прогремели по трём мостам.

И, промелькнув у оконной рамы,
бросил нам вслед пытливый взгляд
нищий старик, – конечно тот самый,
что умер в Бейруте год назад.

Где я? Так томно и так тревожно
сердце моё стучит в ответ:
видишь вокзал, на котором можно
в Индию Духа купить билет?

Вывеска… кровью налитые буквы
гласят – зеленная, – знаю, тут
вместо капусты и вместо брюквы
мёртвые головы продают.

В красной рубашке, с лицом, как вымя,
голову срезал палач и мне,
она лежала вместе с другими
здесь, в ящике скользком, на самом дне.

А в переулке забор дощатый,
дом в три окна и серый газон…
Остановите, вагоновожатый,
остановите сейчас вагон!

Машенька, ты здесь жила и пела,
мне, жениху, ковёр ткала,
где же теперь твой голос и тело,
может ли быть, что ты умерла!

Как ты стонала в своей светлице,
я же с напудренною косой
шёл представляться Императрице
и не увиделся вновь с тобой.

Понял теперь я: наша свобода
только оттуда бьющий свет,
люди и тени стоят у входа
в зоологический сад планет.

И сразу ветер знакомый и сладкий,
и за мостом летит на меня
всадника длань в железной перчатке
и два копыта его коня.

Верной твердынею православья
врезан Исакий в вышине,
там отслужу молебен о здравьи
Машеньки и панихиду по мне.

И всё ж навеки сердце угрюмо,
и трудно дышать, и больно жить…
Машенька, я никогда не думал,
что можно так любить и грустить.